Неточные совпадения
— Что, брат, — проговорил он наконец, — дай-ка сигарку… Да посмотри, чай,
желтый у меня
язык?
Лютов попробовал сдвинуть глаза к переносью, но это, как всегда, не удалось ему. Тогда, проглотив рюмку
желтой водки, он, не закусывая, облизал губы острым
языком и снова рассыпался словами.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на
желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом, темные глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет
языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
С самого первого взгляда на него Иван Федорович несомненно убедился в полном и чрезвычайном болезненном его состоянии: он был очень слаб, говорил медленно и как бы с трудом ворочая
языком; очень похудел и
пожелтел.
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали живые деревья.
Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны;
языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
Снова вспыхнул огонь, но уже сильнее, ярче, вновь метнулись тени к лесу, снова отхлынули к огню и задрожали вокруг костра, в безмолвной, враждебной пляске. В огне трещали и ныли сырые сучья. Шепталась, шелестела листва деревьев, встревоженная волной нагретого воздуха. Веселые, живые
языки пламени играли, обнимаясь,
желтые и красные, вздымались кверху, сея искры, летел горящий лист, а звезды в небе улыбались искрам, маня к себе.
Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет
желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним
языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить.
Бледно-желтое, отекшее лицо его, украшенное жиденькою бородкой, носило явные следы постоянно невоздержной жизни; маленькие голубые и воспаленные глаза смотрели как-то слепо и тупо, губы распустились и не смыкались, руки, из которых одна была засунута в боковой карман, действовали не твердо. Во все время, покуда продолжалось причесывание волос, он вполголоса мурлыкал какую-то песню и изредка причмокивал
языком и губами.
— Ну, с цветка, что ли, — сказал Петр Иваныч, — может быть, еще с
желтого, все равно; тут что попадется в глаза, лишь бы начать разговор; так-то слова с
языка нейдут. Ты спросил, нравится ли ей цветок; она отвечала да; почему, дескать? «Так», — сказала она, и замолчали оба, потому что хотели сказать совсем другое, и разговор не вязался. Потом взглянули друг на друга, улыбнулись и покраснели.
Из-за отвисшей губы виден был прикушенный на сторону черноватый
язык и
желтые остатки съеденных нижних зубов.
Я встал на ноги, очумело глядя, как таяла наша изба, вся в красных стружках, черную землю пред нею лизали алые собачьи
языки. Окна дышали черным дымом, на крыше росли, качаясь,
желтые цветы.
Желтый человек стал поворачиваться к незнакомым людям и благодарственно на них смотрит, а перстом себе на
язык показывает.
Его розовато-желтое лицо, облизанное огнем, лоснилось и потело, глаза остановились, уснули, и
язык ворочался тяжело.
Пролив казался спокойными ангельскими глазами изменившей жены; он стих, замер и просветлел, поглаживая серебристыми
языками желтый песок, как рассудительная, степенная кошка, совершающая утренний туалет котят.
Говорил он долго и сухо, точно в барабан бил
языком. Бурмистров, заложив руки за спину, не мигая, смотрел на стол, где аккуратно стояли и лежали странные вещи: борзая собака
желтой меди, стальной кубик, черный, с коротким дулом, револьвер, голая фарфоровая женщина, костяная чаша, подобная человечьему черепу, а в ней — сигары, масса цапок с бумагами, и надо всем возвышалась высокая, на мраморной колонне, лампа с квадратным абажуром.
Желтыми от табаку пальцами он оторвал кусок толстой папиросной бумаги, похожей на оберточную, достал из жестянки щепотку мелкого табаку и свернул папироску, склеивая концы бумаги
языком.
А длиннокосый торгаш-китаец, с
желтым оплывшим лицом и узкими глазами, в белой кофте и широких штанах, уже стоял у комнаты Володи и разложил свой товар, и чего-чего только не предлагал он на ломаном английском
языке, выкладывая ящик за ящиком.
Туман редел в голове. Непонятно было, откуда слабость в теле, откуда хлопанье пастушьего кнута по лесу. И вдруг все вспомнилось. Вспомнился взблеск выстрела перед усатым, широким лицом, животно-оскаленные
желтые зубы — Горелова? или лошади с прикушенным
языком? Но сразу же потом радостный свист пуль, упоение бега меж кустов, гребень горы и скачущие всадники… И такой позорный конец всего!